— Ты чертовски прав: у меня были причины — ребенок в животе, и никого, к кому я могла бы обратиться за помощью. Конечно, мне следовало бы поступить по-иному — проглотить свою гордость и убраться куда-нибудь подальше от столь благородной семьи. — Голос Мод понизился до едкого шепота:

— Именно такого ждала твоя мать, не так ли? От меня, маленькой простушки...

— Ты никогда не была "маленькой", Мод.

Она разразилась неприятным смехом:

— Да уж, видно, так. Женщины не были для тебя "маленькими". Колени твоей матери всегда были достаточно велики для тебя, достаточно удобно-велики!

— О, знаю, что ты чувствуешь по отношению ко мне, Мод!

— У меня вовсе нет никаких чувств, Джеймс. Никаких!.. Как только я стала кое в чем разбираться, ты превратился для меня в пустое место. Джеймс Слокум попытался придать твердости своему голосу.

— Теперь, когда мама умерла, я хотел бы думать, Мод, что ты будешь несколько снисходительнее к ее памяти. Она всегда была добра с Кэти. Это она пожертвовала собственными интересами, чтобы устроить Кэти в достойную нас школу и как следует одеть ее...

— Я признаю это. Но вот чего ты совсем не понимаешь, так это моего отношения к Кэти. Я люблю ее и хочу, тоже хочу, чтобы у нее все было самое лучшее. Но так, как я это понимаю. Ну а еще... Знай, я не готова к тому, чтобы меня списать в расход. Я мать, но и женщина, которой всего тридцать пять.

— В таком возрасте, видимо, поздно начинать что-то заново.

— Как раз теперь я чувствую, что ничего и не начинала, что пребывала в летаргическом сне, целых пятнадцать лет сна. Хватит. Так больше не может и не будет продолжаться. Я не хочу зачахнуть.

— Ты сейчас только придумала все это. Если бы мама не умерла, ты, конечно, пожелала бы, чтобы все шло по-прежнему.

— Ты понятия не имеешь, о чем говоришь, Джеймс.

— Ну ладно... Чтоб шло примерно, как раньше... Нет, ты придумала себе новую цель не сейчас, раньше. Я знаю, что-то произошло с тобой с тех пор, как ты побывала в Чикаго.

— А что такое произошло со мной в Чикаго? — Угроза прозвучала в вопросе. Будто мускул напрягся — перед тем, как действовать.

— Я ни разу не спросил тебя об этом, не правда ли? И я не намерен спрашивать. Я знаю только, что ты изменилась, когда этой весной побывала в Чикаго.

Она оборвала его:

— Ты не спрашивал? Да потому, что тебе был дан замечательный совет не спрашивать!.. Кстати, я тоже могла бы кое о чем спросить тебя. Например, о Фрэнсисе. Да мне уже известен ответ.

Минуту-другую он молчал. Я слышал его тяжелое дыхание. Наконец, диалог продолжился.

Джеймс:

— Ладно, так мы ни к чему не придем. Чего ты хочешь теперь?

— Я скажу тебе, чего я хочу. Половину всего, что ты теперь получаешь в собственность. И сразу же!

— Сразу? Смерть мамы оказалась тебе очень кстати, так, что ли? Если б я не знал тебя, Мод, то был вправе подумать, что это ты виновата в смерти моей матери.

— Не стану притворяться, будто очень уж опечалена случившимся. Как только все эти неприятности закончатся и ты согласишься решить этот вопрос, официально, мы идем в суд.

— Я сделаю, как ты хочешь, — слабо произнес он. — Ты достаточно долго ждала доли моего состояния. Теперь ты ее получишь.

— И долю Кэти, — не сдавалась она. — Не забывай о Кэти. Она вот-вот станет взрослой.

— Я ее не забыл. Кэти останется со мной, Мод.

— Она будет жить втроем, по-твоему? Я не думаю, что она согласится, да и я не хочу. Фрэнсис...

Сделав над собой усилие, Джеймс сказал:

— Фрэнсис тут ни при чем. Он не вписывается в картину наших семейных отношений.

— Фрэнсис или кто-нибудь вроде него... Я знаю твои склонности, Джеймс.

— Нет, Кэти будет со мной — это все, чего я от тебя хочу.

— Я знаю, чего ты хочешь. Ты хочешь, чтоб рядом с тобой был здоровый нормальный человек, чтоб обвиться вокруг него, подобно ползучему растению, пить его соки. Ты пытался такое проделать со мной, но я разорвала твои путы. И ты не будешь виться вокруг Кэти, Джеймс. Я уезжаю отсюда и забираю ее с собой.

— Нет. Нет, — слово выползло из-под раздвижных дверей, сопровождаемое хныканьем. — И ты... Мод, не должна оставлять меня одного.

— У тебя есть друзья, — заметила она не без иронии.

— Не покидай меня, Мод. Я боюсь оставаться один. Вы обе нужны мне, намного больше, чем ты думаешь. — Мне показалось, что с Джеймсом сейчас начнется истерика.

— Пятнадцать лет ты пренебрегал мной. Когда наконец у меня появилась возможность уйти...

— Ты должна остаться, Мод. Это твой долг — остаться со мной. Я не могу быть один.

— Будь мужчиной, — произнесла она твердо. — Во мне не просыпается никаких чувств, если я слышу жалобный писк медузы.

— Ты привыкла... любить меня...

— Да неужели?

— Ты же хотела быть моей женой, заботиться обо мне.

— Это было давным-давно. Не могу вспомнить когда.

Я услышал, как в соседней комнате с шумом двинули стулом или креслом.

— Шлюха! — вскрикнул Джеймс, задыхаясь (это было то самое слово, которое привлекло мое внимание в первый раз). — Шлюха! Распутная, холодная потаскуха. Я ненавижу тебя!

— Любую женщину расхолаживает, — произнесла она нарочито четко и ясно, — муж, который... фея.

— Негодная... развратница. — Цезуру между его словами заполнил, кажется, удар, шлепок по живому. Потом что-то глухо стукнулось об пол. Его колени, что ли? — Прости меня, о, прости меня, Мод, — услышал я внезапно. — Ты ударил меня. Ты причинил мне боль! Ты?

— Я не хотел этого. Прости меня. Я люблю тебя, Мод. Пожалуйста, прости меня, — рыдания с неудержимой силой прорвались сквозь бормотание, становясь все более ритмичными. Довольно долго ничего не было слышно, кроме этого плача, не похожего на плач мужчины.

И она... стала успокаивать его.

— Ну, все, все, Джеймс, ну хватит плакать. Дорогой Джимми, я останусь с тобой. У нас еще будет хорошая жизнь...

Меня слегка пошатывало. Я слышал разговор у микрофона, вмонтированного в стену, за которой находится ад. Не замедляя шага, я прошел мимо запертой двери соседней комнаты, прошел коридором, холлом и верандой выбрался на лужайку. На черном небе все время что-то двигалось, мерцали какие-то отблески, длинные серые тени текли через зазубрины гор к морю, струились, подобно реке.

Я направился к месту, где гости поставили автомашины, и тут вспомнил, что моя-то машина припаркована на одной из улиц Нопэл-Велли. О черт! Как теперь поступить? Войдя снова в дом, через другую дверь, прямо в кухню, я увидел там то ли экономку, то ли кухарку. Миссис Стрэн, пожилая женщина с вытянутым лицом, поседевшими волосами и добрыми глазами, что-то готовила, суетясь около стоящей на плите кастрюли.

Она чуть не упала от страха, заслышав мои шаги.

— Господи! Как вы меня напугали...

— Прошу прощения. Я Арчер, друг Мод Слокум.

— О да, вы звонили, я помню. — Ее губы дрожали.

Я спросил:

— Как себя чувствует Кэти?

— С ней все в порядке. Я дала ей горячего молока, чтобы она уснула. Бедному ребенку нужен отдых после всех этих ужасов. Я не мог отказаться от своей ответственности за Кэти, хотя бы потому, что больше здесь никто не чувствовал такой ответственности. Я да вот миссис Стрэн. А родители полностью поглощены своей собственной войной, переговорами по поводу временного перемирия. Возможно, так было всегда в этой семье.

— Вы и впредь позаботитесь о Кэти? — спросил я миссис Стрэн.

Она ответила мне не без гордости:

— Я постоянно забочусь о ней, мистер Арчер. И она того стоит. Некоторые ее учителя говорят, что она гений.

— Насколько я понял, этот дом просто кишит гениями...

Тут же я покинул кухню, не давая миссис Стрэн развернуть дискуссию. Спустившись через кухонную дверь на лужайку перед домом, я увидел в темноте за гаражами какие-то вспышки. Вроде капель побелки, падающих с кисти. Видно, около бассейна все еще фотографировали.

Надсон вместе с тремя работниками своего ведомства осуществлял необходимые для следствия измерения. У кромки бассейна лежало тело, накрытое одеялом, терпеливо ожидающее, когда его заберут отсюда. Подводную подсветку не отключили, так что вода в глубине выглядела бледно-изумрудной, неспокойно мерцала, притягивая к себе.